http://shake-speare-2000.narod.ru/04.htm
А.Н.Барков
ШЕКСПИР, НЕ ЛЕЖАЩИЙ В СВОЕЙ МОГИЛЕ
Если Шекспир – величайший писатель мировой литературы и на этом именно основании назван человеком тысячелетия, то "Гамлет" – несомненно центральное произведение шекспировского наследия. Есть в нем некая тайна, казалось бы, недоступная рациональному пониманию и веками заставлявшая читателей и зрителей, актеров и режиссеров снова и снова вчитываться в этот текст и вглядываться в маски его персонажей. И вот через четыреста лет, на стыке веков и тысячелетий нашелся наконец человек, проникший в эту тайну и давший миру ее конгениальное объяснение. Человек этот – философ и аналитик, литературовед-структуралист Альфред Николаевич Барков.
Исследуя структуру "Гамлета", он обнаружил, что это произведение построено как мениппея (роль рассказчика отдана отрицательному персонажу, который, с целью обелить себя, извращает имевшие место в действительности события и факты) и что в тексте этого произведения дан ответ и на вопрос, кто скрывался под псевдонимом "Шекспир": "таннером, не лежащим в своей могиле", был сын королевы Елизаветы, гениальный поэт и драматург по прозвищу "таннер" Кристофер Марло, смерть которого инсценировали. Тайна шекспирова авторства оказалась тесно связанной с политической ситуацией и безопасностью страны.
Наш корреспондент Владимир Козаровецкий взял у А.Н.Баркова обширное интервью, текст которого мы и предлагаем читателям "Новых известий".
НАМ ВРАЛИ 400 ЛЕТ
В.К.:Альфред Николаевич, ваш интерес к "Гамлету" вряд ли нужно объяснять – и все же: что именно заставило вас внимательнее других вчитаться в этот текст?
А.Б.: Наличие в тексте "Гамлета" таких противоречий, которые никак не согласовываются с нашим представлением о Шекспире как о гении, – причем они бросаются в глаза, они видны, что называется, невооруженным глазом. Об этих противоречиях писали многие исследователи творчества Шекспира; например, Нобелевский лауреат Т.С.Элиот назвал их "отсутствием объективного соответствия" и отмечал, что они резко снижают художественные достоинства "Гамлета".
В.К.: Вы можете привести примеры таких противоречий?
А.Б.: Да, конечно. Чтобы не казалось, что я "отлавливаю блох", приведу три таких несоответствия в фабуле из обозначенных А.Аникстом – по его книгам училось не одно поколение студентов филфаков в СССР и России:
1. В первом акте Гамлету 20 лет, а в пятом – 30, хотя времени между этими актами проходит всего ничего.
2. Друзья Гамлет и Горацио встречаются так, словно они давным-давно не видались, но они оба учатся в Виттенберге и, следовательно, за два месяца до встречи оба были там; по получении известия о смерти короля Горацио должен был бы выразить другу соболезнования и они вместе должны были бы отправиться в Англию.
3. Они оба прибыли на похороны короля, находились все это время в Эльсиноре – и за два месяца ни разу не встретились, что просто невероятно.
Я бы к последнему пункту добавил: еще более невероятно, что они не виделись на похоронах и разминулись у гроба короля.
Есть и другие вопиющие противоречия, о них неизбежно зайдет речь, но даже этих достаточно для того, чтобы усомниться в том, что мы понимаем замысел Шекспира.
В.К.: Вы хотите сказать, что у этих противоречий есть смысл, что Шекспир их задумал и ввел в текст сознательно?
А.Б.: Именно так. Но здесь, как бы мне ни хотелось обойтись без использования литературоведческих терминов для газетного интервью, придется все же кое-что назвать "своими именами": если мы интуитивно воспринимаем "Гамлета" как гениальное произведение, несмотря на наличие такого рода грубых "ошибок" автора и фабульных несоответствий, значит "драма" "Гамлет" фактически является романом-мениппеей, и все противоречия в ней – не ошибки автора, а художественное средство.
В.К.: Не поясните ли вы для нашего читателя, что такое "мениппея"?
А.Б.: Мениппея – производное от Менипп, имени рассказчика-персонажа древнегреческих сатир, от лица которого велось повествование. Чтобы это было понятней, приведу близкий нам по времени пример: какой-нибудь "выпускник кулинарного техникума" безусловно не воспринимается нами как автор текста, хотя герой говорит "я".
В.К.:Вы хотите сказать, что рассказчик в "Гамлете" – не Шекспир?
А.Б.: В том-то все и дело. "Гамлет" – такая же мениппея, как и эти юмористические миниатюры, но рассказчик у Шекспира, являясь как бы его "соавтором", пытается скрыть свою композиционную роль, выдать "свое" творение за произведение Шекспира. Будучи участником событий, в которых он играет неблаговидную роль, он так ловко скрывает правду о них или искажает ее, что читающая публика вот уже 400 лет верит ему, а не Шекспиру. "Истинный" характер событий можно уяснить только когда мы поймем, кто из персонажей ведет этот скрытый рассказ и какие мотивы побуждают его врать. А информация об "истинных" событиях в таких текстах по закону жанра содержится обязательно; как ни парадоксально, она скрывается как раз за теми вопиющими противоречиями, о которых шла речь.
В.К.: И кто же рассказчик в "Гамлете"?
А.Б.: Разумеется, я мог бы сразу назвать его – да и в тексте "Гамлета" есть прямое указание. Но мне кажется, было бы интереснее для читателя догадаться самому. Я уверен, что мы не успеем закончить наш разговор по поводу этого произведения, как вы поймете, кто именно в нем "наводит тень на плетень". Тем более что как только мы начинаем понимать, что в пьесе есть вторая, "истинная" фабула, количество обнаруживаемых "противоречий" в тексте начинает расти, как на дрожжах, – и в то же время все они находят логичное объяснение.
СКОЛЬКО ОТЦОВ У ПРИНЦА ГАМЛЕТА
В.К.: Например?
А.Б.: Из того, что уже сказано, можно сделать вывод, что либо Гамлет и Горацио не учились вместе в Виттенберге (что противоречит тексту), либо не было самих похорон (что, на первый взгляд, звучит дико, но не противоречит тексту, поскольку никаких деталей похорон в нем нет). Более того, попав на церковное кладбище при Эльсиноре – а это место может быть единственным местом, где хоронят знать, Гамлет почему-то растроган воспоминаниями о том, как он 23 года назад целовал губы шута, чей череп он теперь держит в руках, но не скорбит о недавно погибшем и захороненном здесь же отце – даже когда могильщик напоминает ему о поединке короля Гамлета с Фортинбрасом. Другими словами, у принца вроде бы как два отца: один похоронен два месяца назад, и по ходу действия Гамлет то и дело скорбит о нем, а о другом он даже не вспоминает; с другой стороны, у короля Гамлета как бы два сына: один 20, а второй – 30 лет от роду...
В.К.: Так все-таки, похороны были или нет?!
А.Б.: Были, но не "сейчас": "нынешние" похороны – часть вымышленной фабулы вставной драмы ("Мышеловки"), которую ставят в Эльсиноре. Основная фабула "Гамлета" – показ постановки этой вставной драмы. Но дело не в этой частности: при таком "недоверчивом" чтении (а мениппеи следует читать именно так, недоверчиво) довольно быстро образы королей Гамлета и Клавдия сливаются в один персонаж с единой биографией.
В самом деле, в тексте нет ничего, что подтверждало бы, что последний муж Гертруды появился в Эльсиноре два месяца назад, – зато многое говорит за то, что он стал ее мужем, когда принц Гамлет был еще ребенком. Например, Король говорит прибывшим в замок Розенкранцу и Гильденстерну, что давно хотел их видеть, но понятие "давно" здесь употреблено явно не к месту, если речь идет о двух месяцах, тем более что – со слов рассказчика – в эти два месяца укладываются смерть короля, замужество его вдовы и инагурация ее нового мужа. И таких "неувязок" по всему тексту множество.
Но самая явная "подсказка" о том, что "нынешний" король правит Данией давно, содержится в реплике могильщика "Этот череп, сэр, был черепом Йорика, шута Короля." (This same skull, sir, was Yorick`s skull, the King`s jester.), грамматическая конструкция которой в подлиннике означает, что тот самый Король, которому служил Йорик, жив до "настоящего времени". Словом, отчим принца занимает престол по крайней мере более 20 лет.
Но это только цветочки. Из текста известно, что "ныне живущий" муж Гертруды – родной дядя принца Гамлета; но этот же персонаж называет престарелого короля Норвегии своим братом ("наш возлюбленный брат"), и, следовательно, Норвежец и король Гамлет – родные братья. Но Норвежец – и брат покойного короля Дании Фортинбраса, поскольку сын последнего – его племянник, и значит, короли Гамлет и Фортинбрас были родными братьями. Выходит, сам король Гамлет обагрил руку кровью родного брата и создал прецедент, который ставит под сомнение искренность принца, убивающегося по поводу злодейского убийства своего папаши.
В.К.: А разве это была не общепринятая тогда формула в общении между королями: "наш возлюбленный брат", "наша сестра" и т.п.?
А.Б.: Да не было никаких таких "формул" – они придуманы шекспироведами из-за неправильно понятых мениппей Шекспира. У него "брат" означает брат – и ничего другого, а если король говорит о Гертруде "сестра", то надо сразу же проверять перевод; в английском тексте стоит "наша бывшая сестра, а теперь наша королева" – our sometime sister, now our queen, и это не случайно: она была женой брата! Да и в другом акте отчим Гамлета в тираде о короле Англии даже не думает называть его "братом".
В.К.: Стало быть, "сейчас" правит король Гамлет; но чей же тогда сын – принц Гамлет?
А.Б.: Из первого акта известно, что принц Гамлет рожден в замке Эльсинор, а из сцены на кладбище (диалог принца Гамлета с первым могильщиком) – что это произошло в тот самый день, когда состоялся поединок с Фортинбрасом, который до этого владел Эльсинором. Если не принимать всерьез совсем уж безумное предположение, что король Гамлет привез на поединок в чужой, пока еще не завоеванный замок свою беременную – на сносях – жену, то следует признать, что в тот день там могла рожать только жена его тогдашнего владельца. То есть, что Гертруда – вдова короля Фортинбраса. А принц Гамлет – его родной сын и младший брат принца Фортинбраса (вот почему он перед смертью отдает свой голос в его пользу, когда идет речь о наследовании датского престола).
Кстати, в первом издании "Гамлета" (1603) прямо говорится, что принц Гамлет – сын покойного короля Фортинбраса. Но это слишком просто для Шекспира и броско, и в последующих изданиях он подает этот факт несколько завуалированно, приглашая читателя поработать мозгами.
В.К.: Но тогда почему он Гамлет?
А.Б.: Старшему сыну, наследнику, давалось имя отца, и этот принцип в произведении выдержан. В самом деле, принц Фортинбрас носит имя своего отца – он старший сын; в одной из двух фабул принц Гамлет является сыном короля Гамлета и носит его имя. Однако в другой, "истинной" фабуле он сын короля Фортинбраса и младший брат принца Фортинбраса, и в этом случае надо объяснить, почему его нарекли именем дяди.
Выиграв поединок, король Гамлет не стал собственником земель, это право осталось за Гертрудой (jointress), о чем упоминает Король в своем обращении к придворным. Следовательно Гамлет стал не королем, а консортом при вдове короля Фортинбраса. В таком случае право наследования должно передаваться через рожденных ею детей. В день поединка и рождения принца имя его отца было "занято" старшим братом, но выигравший поединок Гамлет получил право стать мужем Гертруды и отчимом новорожденного законного наследника; ни роженице, ни ее новому супругу ничего не оставалось делать, как дать новорожденному имя отчима – тем более, что тот приходился ему родным дядей.
В.К.: Неужели Шекспир и впрямь все это имел в виду?
А.Б.: У него в "Гамлете" выверено каждое слово, в процессе исследования я в этом убедился, – а уж такие вещи, как степень родства и право наследования, для Шекспира были чрезвычайно важны в силу его происхождения; не случайно через многие его произведения проходят образы легитимных и нелегитимных принцев и именно вокруг них крутятся его сюжеты, "истинные" и ложные.
В.К.: А как нам отличить, где "истинный" сюжет, а где ложный? Рассказчик-то один!
А.Б.: Для этой цели Шекспиром использована строфика. То, что всеми шекспироведами воспринималось как ничем не мотивированные многочисленные переходы от стихов к прозе и наоборот, как странная, неоправданная причуда автора, от объяснения которой стыдливо отворачивались, – стало у него опознавательным знаком границы между "правдой жизни" (проза) и "вымыслом" (стихи). "Гамлет" – роман в прозе со вставной стихотворной пьесой-"Мышеловкой". По фабуле романа Шекспира рассказчик представляет читателю коллаж из двух текстов: прозаическая часть – "его собственный" текст, стихотворная – полный текст "Мышеловки", "автором" которой является Гамлет. При этом сатирическая "Мышеловка" Гамлета полностью повторяет сложную структуру "Гамлета" Шекспира – таким образом автор (Шекспир) отождествляет себя со своим героем (Гамлетом). Но, то и дело переходя от стихов к прозе и обратно, рассказчик так скроил свой коллаж, что мы уже четыре сотни лет верим, что "Гамлет" – цельный текст с единой фабулой. Отсюда и все недоразумения.
В.К.: Так кто же нам все-таки врет?
А.Б.: Мы к этому подходим, но давайте сначала разберемся в том, что на самом деле случилось с Офелией.
КТО УТОПИЛ НЕВИННУЮ ОФЕЛИЮ?
В.К.: Но ведь известно, что она покончила с собой – утопилась.
А.Б.: В тексте "Гамлета" нигде нет утверждения, что Офелия – самоубийца; это рассказчик искусно внушил нам ложное представление о том, чего не было. Более того, в сцене с могильщиком есть упоминание о том, что дело рассматривалось коронером, который на вопрос, имело ли место самоубийство, может ответить только "да" или "нет". Если бы ответ был "да", ее никак не могли похоронить внутри церковной ограды; следовательно, ответ был "нет" – то есть либо имел место несчастный случай, либо она была убита. Но в таком случае у церкви не было оснований урезать обряд похорон, а из ответов священника брату погибшей видно, что церковь разрешила только часть обряда похорон девственницы. Поскольку девственницей нельзя быть наполовину, получается, что кто-то ее обесчестил, – а это уже мотив для убийства.
В.К.: Но разве в тексте "Гамлета" есть хоть какой-то намек на то, что у Офелии с кем бы то ни было были близкие отношения?
А.Б.: Да, есть – и не один. Иначе невозможно объяснить оскорбительную грубость принца с его советами Офелии никогда не выходить замуж и удалиться в монастырь и его язвительными замечаниями о женской добродетели – вплоть до высшей степени хамства с девушкой ("Неплохо лежать между ног девицы.") Причем эти места поданы прозой (то есть речь идет о том, что имело место в "реальной" жизни), а реакция Офелии на все эти оскорбления – более чем сдержанная, хотя она должна бы была не один раз влепить пощечину хаму. Мало того, намекая на поведение дочери, принц обзывает ее отца сутенером.
Шекспироведами эти моменты принято рассматривать как противоречия в прорисовке образа главного героя; они пытаются объяснить поведение принца реакцией на "измену" матери, которая слишком быстро вышла замуж, да еще за убийцу своего мужа. Но мы-то теперь уже знаем, что замуж она вышла за много лет до этого и что убийство было не совсем убийством – все-таки был поединок.
В.К.: Если Офелия была убита, то ее убийство – серьезная причина для того, чтобы попытаться скрыть правду о событиях в замке. Не оно ли оказалось и скрытой пружиной действия?
А.Б.: В какой-то мере. Вспомним душераздирающую сцену сумасшествия Офелии: из "болтовни" могильщика можно уверенно сделать вывод о том, что именно хотела чисто по-женски поведать королеве забеременевшая девица.
"ПОВЕДАВШИЙ ПРАВДУ"
В.К.: Должен признаться, я не один раз читал "Гамлета", и ни разу у меня и сомнения не возникало по поводу общепринятого восприятия этих персонажей!
А.Б.: Стереотипы довлеют над нами гораздо сильнее, чем мы можем вообразить. Но нам нужно разобрать еще один образ – хотя прямой информации о нем вроде бы и нет. Зато о Горацио есть весьма любопытная косвенная информация.
На кладбище приходят два друга. Горацио, конечно, знает, что Гамлет неравнодушен к Офелии; в день ее смерти он был в замке, факт смерти ему известен. И что же: в его присутствии Гамлет допытывается у могильщика, для кого роют могилу, а Горацио стоит рядом и, зная, для кого, Гамлету этого не говорит – то есть в "реальной" жизни (здесь все диалоги поданы прозой) Горацио фактически скрывает от друга, что сейчас будут хоронить девушку, которую тот любит. Такое поведение лучшего друга Гамлета более чем странно.
От кого же нам известно, что это лучший друг Гамлета? Из прозы или из стихов? Все, что можно оттрактовать (и всеми шекспироведами оттрактовано) как положительные отзывы о Горацио, имеет место только в стихотворной части "Гамлета", то есть в вымышленной, придуманной Гамлетом "Мышеловке", а не "в жизни".
В.К.: Уж не Горацио ли является "рассказчиком" в "Гамлете"?
А.Б.: Вы немного опережаете события – мы пока еще в пути. Вот что можно понять из текста произведения.
Горацио гораздо старше принца: в день рождения принца он присутствовал при поединке и помнит его детали.
Горацио прибыл в замок, казалось бы, на правах гостя, а между тем стража видит Призрака и не просто сообщает об этом Горацио, но докладывает ему.
На фоне куртуазно-вежливого обращения с Розенкранцем и Гильденстерном просьба Короля, предписывающая Горацио "присмотреть" за Офелией выглядит как не предполагающая никаких возражений команда. (Никакого соблюдения придворного этикета, и, судя по всему, Горацио настолько близок к Королю, что прибегать к формулам этикета и не требуется; поведение стражи это только подтверждает.)
Горацио получил от Гамлета письмо с сообщением о пленении того пиратами и с просьбой передать послания Гертруде и Королю, но почему-то не сделал этого сам, а перепоручил придворному. Гонец на вопрос Короля, откуда письма, отвечает, что их дал ему Клавдио, "который получил их от тех, кто их принес". (То есть Горацио и Клавдио – одно и то же лицо.)
Почему не передал сам? Чем-то был занят? – Да, Король поручил ему постоянно находиться при Офелии. Значит, это он был свидетелем ее смерти, с его слов узнала Гертруда об обстоятельствах ее смерти; но он же был и свидетелем попытки Офелии поговорить с Королевой наедине.
Из всего этого можно сделать следующие выводы: во-первых, Клавдио означает "младший Клавдий", то есть Горацио – сын короля Гамлета (это объясняет его особое положение в Эльсиноре); во-вторых, похоже, что он не смог присмотреть за Офелией – а скорее всего и сам является виновником ее смерти.
В.К.: Не с подачи ли отца, короля Гамлета, расчищающего путь к трону для сына, Горацио не только "присматривает" за Офелией, но и убивает ее?
А.Б.: Такая мысль приходила мне в голову – но очень ненадолго. Анализ текста показывает, что король не так черен, как его малюют шекспироведы. На короле Гамлете лежит вина за смерть брата, и он ее переживает (когда он трезв) – потому и объявляет, что наследником является принц Гамлет. Но всем известны чувства принца к Офелии, в то время как Офелия и Горацио свои отношения скрывали. Когда Офелию убивают в отсутствие принца Гамлета, и, к тому же, обнаруживается, что она была беременна, король понимает, кто осмелился на подобное. Понимая, что его сынок пойдет и на другое убийство, и, не желая, чтобы на его совести была еще и смерть племянника, он отсылает принца.
Если Горацио и есть тот, кто обесчестил Офелию, а она собирается сообщить об этом королеве, то понятно, чем грозит ему этот разговор: его заставят жениться, и – прощай любая надежда на трон. Горацио – сын короля Гамлета, но он родился до того, как отец стал королем, в другом браке, а на трон Дании, которую его отец получил не "де-юре", а как приданое овдовевшей Гертруды, претендовать не может. В Эльсиноре имеют место быть два принца: один – сын Гертруды и Фортинбраса, Гамлет, с правом на трон, и второй – сын короля Гамлета, Горацио, без права на трон. Ко всему они оказались и соперниками в любви.
Для Горацио возможность пробиться к трону, путь к нему лежит через труп Офелии, раз уж она забеременела. Отказаться жениться – смерти подобно: и Гамлет в любой момент может вернуться в Эльсинор, и брат Офелии, Лаэрт, – лучший фехтовальщик королевства. В то же время, воспользовавшись доверием короля к сыну и тем, что у него есть доступ к королевской печати без конца поддающего отца, он подделывает королевское письмо, обрекая и Гамлета на смерть и полагая, что таким образом не только обережет себя от возмездия, но и расчистит путь к трону.
В.К.: Получается, что единственный, кто заинтересован в том, чтобы правда о происходившем в замке не стала известной, – Горацио, а, следовательно, именно он является рассказчиком в "Гамлете", стараясь всеми силами эту правду скрыть?
А.Б.: Да, это так – и в "Гамлете" есть прямое указание на это: умирая, принц Гамлет говорит: "Горацио, я гибну; Ты жив; поведай правду обо мне Неутоленным...", а отвечая на заявление Фортинбраса о правах на престол, Горацио подтверждает свое намерение описать происходившее: "Об этом также мне сказать придется Из уст того, чей голос многих скличет..."
В.К.: То есть – из уст Шекспира?!. Так значит Горацио – рассказчик, повествующий "от имени" Шекспира! Так он еще и драматург!
А.Б.: Вот это и есть самый сложный и наиболее трудно постигаемый ход в "Гамлете". Гамлет и Горацио – соперники еще и в этом: Гамлет создает и ставит пьесу, которую называет "Мышеловкой", а Горацио использует эту пьесу для своего коллажа под названием "Гамлет", якобы написанного Шекспиром. Но поскольку стихом он не владеет, все стыки он "заделывает" прозой, искусно маскируя информацию, которая могла бы его выдать. Например, он не приводит текст письма, в котором шла речь об убийстве Гамлета в Англии и которое Гамлет передал ему по возвращении. Или, описывая в прозе свою беседу с Гамлетом, он искусно приверстывает кусок текста из вымышленной фабулы "Мышеловки", где Гамлет его расхваливает, причем делает это так ловко, что читающее человечество до сих пор верит тому, что Горацио – друг Гамлета.
В.К.: Как же нам следует понимать "Гамлета" в целом? Как бы вы передали содержание этой... этого произведения? – Я ловлю себя на том, что уже и не могу назвать "Гамлета" пьесой!
А.Б.: Неудивительно: "Гамлет" – не стихотворная пьеса, а прозаический роман-мениппея. Основное повествование в "Гамлете" – о том, что в Эльсиноре идет постановка пьесы, построенной на "местном материале", но с несколько измененными биографическими данными персонажей. В частности, тридцатилетний "реальный" обитатель Эльсинора принц Гамлет, сын погибшего за тридцать лет до этого короля Фортинбраса, в фабуле созданной им "Мышеловки" показал себя самого как двадцатилетнего сына якобы отравленного короля Гамлета. Которого на самом деле никто и не думал травить – этот спившийся братоубийца и "сейчас" все еще жив. (Кстати, в "живом" виде он появляется всего один раз, среди зрителей "Мышеловки".) А Король Клавдий – персонаж только "Мышеловки", созданный принцем Гамлетом художественный образ, и в "реальной жизни" его просто нет. Кстати, если в переводном тексте "Гамлета" или даже в "академических" "подлинниках" встретите в сценических ремарках имя "Клавдий", не верьте написанному: в прижизненных изданиях Шекспир ставил просто "Король". А ремарки с "Клавдием" – плоды изысков английской "академической" науки, которая не стесняется "подправлять" самого Шекспира. Поэтому и наше, и мировое шекспироведение зачастую пользуется искаженными текстами "Гамлета" и ошибочным канонизированным толкованием его содержания.
В.К.: А какова же "реальная" судьба Офелии, самого Гамлета и королевы?
А.Б.: Если не выходить за рамки фабулы, то в "реальной жизни" Офелия действительно не сохранила верность Гамлету, но вряд ли погибла, поскольку сцена с похоронами имеет место только во вставной "Мышеловке", а беседа Гамлета с могильщиком – через три года после ее постановки. Королева осталась жива, а Гамлет не погибает, но странным образом "пропадает": его считают мертвым, но он скрывается под чужой личиной ("не лежит в своей могиле").
НЕ ЛЕЖАЩИЙ В СВОЕЙ МОГИЛЕ
В.К.: Ну, что ж, наверно при таком подходе действительно снимаются все "противоречия" и объясняются все "странности" в "Гамлете". Но зачем все это?! Зачем было городить такую сложную структуру и прятать правду об истинном сюжете происходившего, когда вполне можно было бы и на всех реалиях "событий в Эльсиноре" выстроить хорошую драму? Или задача Шекспира была не столько описать "события в Эльсиноре", сколько написать сатиру на некого драматурга, своего антагониста?
А.Б.: Чуть забегая вперед, скажу, зачем. В фабуле "Гамлета" показана сама "королева-девственница", из-за чего публикация "Гамлета" (не путать с регистрацией!) стала возможной только после смерти Елизаветы в 1603 году и воцарения на троне ее племянника-"Фортинбраса" – короля Шотландии Якова, сына казненной Елизаветой ее кузины Марии Стюарт. В образе Гамлета – сына королевы – изображен сам Шекспир. Все это имело прямое отношение к английскому трону и, следовательно, – к политике, не все можно было сказать вслух, и особенно – то, что имело отношение лично к Шекспиру. Тем не менее в "Гамлете" есть практически прямое указание на то, кто именно был Шекспиром...
В.К.: ??!
А.Б.: Все в той же сцене с могильщиком тот, играя словом last, замечает: "Труп обычного человека "протянет" восемь лет, а дубильщика кож "протянет" девять." Могильщик ведет речь о таннере, дубильщике кож, который после своей смерти "протянет" в могиле еще девять лет. Но он же далее, играя словом lie ("лежать" и "лгать"), бросает: "Вы лжете/лежите, не в этой могиле, сэр, поэтому она не ваша; что же касается меня, я не лежу/не лгу в ней, и все же она моя."
Уж не этот ли могильщик с университетским образованием является тем самым "таннером", который девять лет не лежит в своей могиле? Но главное здесь – пока – даже не это. В этой сцене заложено противоречие, на которое почему-то не обращали внимания и которое подталкивает нас к неожиданным выводам. Беседа происходит между двумя людьми, каждый из которых когда-то знал человека, чей череп они держат в руках. Каждый из них общался с Йориком в одно и то же время на королевских застольях в Эльсиноре (где еще шут станет выливать кому-то на голову кувшин вина?), и они не могут не быть знакомы. И тем не менее они ведут себя так, будто у них даже повода нет задать вопрос: "Простите, а мы с вами случайно не..?" Такое возможно, только если они – две половинки одного и того же персонажа. Надо сказать, что до относительно недавнего времени по традиции, идущей от шекспировских времен, в постановках "Гамлета" могильщик, прежде чем приняться за работу, снимал с себя несколько сюртуков, как бы показывая, что его персонаж выступает в разных личинах. Так Шекспир подводит нас к пониманию, что Гамлет и могильщик – одно и то же лицо и что его мениппея имеет выход в реальную действительность.
В.К.: Тогда почему "таннер"? И почему девять лет? Какое это имеет отношение к реальной действительности?
А.Б.: Текст "Гамлета" был зарегистрирован в 1602 году; вычитаем 9 лет, прожитых "таннером" после своей смерти, и получаем 1593.
30 мая 1593 года трагически погиб гениальный поэт и драматург Кристофер Марло, один из 5 главных претендентов на авторство шекспировских произведений. Смерть Марло не без оснований считалась сфальсифицированной. И современники, и – впоследствии – исследователи его творчества звали его "таннером": он считался сыном сапожника.
В.К.: Альфред Николаевич, не может ли это быть простым совпадением?
А.Б.: В этой фразе – не одно, а три совпадения. Совпадает сам факт того, что Марло "не лежит в своей могиле" (а "марловианцы" собрали весьма внушительные доказательства того, что Марло на самом деле не был убит и что его смерть была инсценирована), совпадает количество лет, которое прошло с тех пор, как он "не лег в свою могилу", и совпадает прозвище Кристофера Марло – "таннер". Не слишком ли много совпадений? Тем не менее я сам себе показался бы излишне категоричным, если бы на основании только этих – даже таких – совпадений сделал вывод, что Шекспиром был именно Марло.
Но сторонники авторства Марло напоминают и о том, что псевдоним "Шекспир" появился через две недели после "гибели" Марло. Имя Уильяма Шекспира явилось миру на вставном листке, срочно допечатанном и зафальцованном в уже готовую поэму "Венера и Адонис", которая была сдана в печать до даты "смерти" Марло. Через несколько лет в предисловии к "посмертно" изданной поэме "Геро и Леандр" Марло даст понять, что она является продолжением поэмы "Венера и Адонис" – которая вышла в свет после его "смерти" и о которой он как покойник знать не мог! Это очень сильный аргумент, и "марловианцы", абсолютно уверенные в том, что Шекспиром был именно Марло, сожалеют лишь, что нет какого-нибудь очевидного доказательства, вроде "еще дымящегося пистолета". Если я хотел подтвердить свое предположение, я должен был найти именно такое доказательство, хотя я бы предпочел – и не только терминологически – "отпечатки пальцев", это как-то надежнее. Поэтому я стал искать их с помощью "графологии" творческого почерка: я обратился к произведениям Марло.
Ну, тот факт, что именно Марло ввел в английскую литературу пятистопный безрифменный ямб, общеизвестен, и "стратфордианцы" не отрицают, что Шекспир этим нововведением Марло воспользовался...
В.К.: Хороший аргумент, но не решающий. Во всяком случае, без других сильных аргументов отпечатком пальца его вряд ли можно назвать.
А.Б.: А вот вам и решающий. Оказалось, что драмы Марло "Мальтийский еврей" и "Доктор Фауст" – такие же мениппеи, как и "Гамлет", и что их подлинный смысл прямо противоположен открыто декларируемому. Их построение и разделение основной и вставной фабул на прозаическую и стихотворную части произведены по тем же принципам, что и в "Гамлете", в "Отелло", в "Короле Лире", в "Ромео и Джульетте", а стилистические черты поэтической речи (игра слов, метафорический строй) идентичны..
В.К.: Да, пожалуй, это уже – отпечатки пальцев: не может один гений слизнуть у другого стиль, это невозможно по определению – на то он и гений, чтобы быть в стиле самостоятельным. Но тогда тем более требует ответа вопрос: зачем Марло-Шекспиру понадобился такой сложный стиль со спрятанным – на грани литературной мистификации – смыслом?
МИСТИФИКАЦИЯ ИЛИ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ?
А.Б.: Ответ на ваш вопрос содержится в биографии Марло-Шекспира. Но прежде чем обратиться к ней, приведу пример, который покажет, как иногда полезно владеть приемом изложения, который позволяет говорить то, что думаешь, без риска быть за это обезглавленным.
Известно, что Марло к католицизму относился с симпатией; в то же время папский престол в "Докторе Фаусте" изображен в явно сатирической манере, что не вяжется ни с биографией Марло, ни с творчеством Шекспира. "Марловианцы", не будучи в состоянии объяснить этот феномен, молча обходят это противоречие, не понимая, что рассказчик в "Докторе Фаусте" – не автор и что именно рассказчик, а не доктор Фауст, является слугой дьявола. На самом деле сатира Марло в "Докторе Фаусте" направлена против хулителей католической церкви. Легко представить, чем бы кончилась для Марло попытка высказать вслух то, что ему удалось таким способом передать в "Докторе Фаусте": одним из пунктов доноса, по которому его ждала неминуемая смерть, было открытое выражение симпатии к католицизму. Таким образом "Доктор Фауст" для "марловианцев" превращается из минуса в плюс.
В.К.: А что в "Мальтийском еврее"?
А.Б.: Если исходить из общепринятого прочтения "Мальтийского еврея", антисемитизм Марло не вызывает сомнения. Однако в общем метасюжете этого произведения имеет место апологетика Варравы, который свою дочь, принявшую христианство, не убивал и монахинь не травил; все преступления совершил маскирующийся рассказчик. "Венецианский купец" Шекспира не просто схож по фабуле с "Мальтийским евреем": у них, как у мениппей, совершенно аналогичная конструкция: Шейлок – вовсе не злодей, каким его выводит рассказчик, он жертва оговора со стороны мерзавца-рассказчика.
Таким образом, из сравнительного анализа названных произведений следует:
1) эти произведения, увидевшие свет под именами Кристофера Марло и Уильяма Шекспира, созданы одним человеком;
2) их автор – Кристофер Марло;
3) в 1602 году, на момент регистрации "Гамлета", Марло был еще жив.
В.К.: Похоже, что вся совокупность ваших аргументов не оставляет места для возражений – хотя мне в таком случае и непонятно, какую роль в истории шекспировского псевдонима сыграла чета Рэтлендов. До знакомства с вашими взглядами я был убежден, что именно И.Гилилову в "Тайне Великого Феникса" удалось "расшифровать" Шекспира.
А.Б.: О Рэтлендах, если у нас останется "время и место", мы еще поговорим. В дальнейшем я буду опираться на данные, собранные и опубликованные не только "марловианцами", но и "бэконианцами" и "рэтлендианцами", ибо и те, и другие, и третьи нашли убедительные доказательства причастности своих кандидатов к псевдониму "Шекспир"; но главным в этом несомненно коллективном псевдониме был все-таки Кристофер Марло, который, так же, как и Френсис Бэкон, был... сыном королевы Елизаветы.
В.К.: Что, есть "прямые улики"?
А.Б.: Ну, если бы были "прямые улики", не было бы и предмета для нашего разговора. А вот косвенных улик – более чем достаточно, причем по ним очень хорошо видно, что прямых и быть не могло, настолько тщательно они уничтожались; это проливает свет и на строгость сохранения тайны псевдонима "Шекспир" – на государственном уровне. Стоило просочиться любым крохам информации о ней, как Тайный Совет мгновенно наказывал виновного, вплоть до тюрьмы и смерти, – и на то были весьма серьезные причины.
Елизавета была дочерью Анны Болейн и – формально – дочерью Генриха VIII, хотя на самом деле он не был ее отцом, поскольку все его дети, и до Елизаветы, и после нее, в отличие от нее страдали врожденным сифилисом (Генрих VIII женился на Анне Болейн, когда она уже ждала ребенка). Взойдя на престол в 1558 году, она стала усиленно укреплять позиции протестантизма в стране, чем навлекла на себя гнев папского престола и большинства монархий Европы, до самой ее смерти интриговавших против нее. Она не преследовала католиков и принимала их на службу, чем добилась спокойствия в стране. Чтобы не повторить ошибку своей предшественницы, Марии Тюдор, озвучившей имя своего наследника (лизоблюды мгновенно переметнулись к Елизавете), Елизавета до конца жизни так и не назвала своего преемника. На требование парламента выйти замуж и родить наследника она заявила, что замужем за Англией и останется королевой-девственницей. При этом она полюбила – на всю жизнь, вплоть до его смерти в 1588 году – Роберта Дадли, графа Лестера, якобы тайно обвенчалась с ним и родила от него несколько детей. По некоторым данным от разных отцов у нее было пятеро детей, из них одна или две девочки; сохранился портрет, где Елизавета изображена в характерной для беременной женщины одежде, есть портрет, где она изображена с ребенком, и портрет, где рядом с ней двое детей.
По всей стране снимались католические изображения Девы Марии и заменялись портретами Елизаветы, на которых черты лица изображались в соответствии с официально канонизированной маской. При такой канонизации целомудренный имидж королевы необходимо было надежно защитить от любых случайностей – тем более что папский престол настаивал на нелегитимности брака Генриха VIII с Анной Болейн и подвергал сомнению (и не без оснований) его отцовство по отношению к Елизавете; Тайный Совет тщательно следил за тем, чтобы имидж королевы-девственницы не был подпорчен.
ТАЙНЫЙ СЫН КОРОЛЕВЫ-ДЕВСТВЕННИЦЫ
В.К.: Неужели возможно было сохранить рождение нескольких детей в тайне?
А.Б.: В узком кругу утаить это было невозможно, но это было и неважно. Задача Тайного совета заключалась в том, чтобы не допустить утечки информации в прессу и за границу: любые улики уничтожались, свидетели держали рот на замке, опасаясь тюрьмы или физического уничтожения. Все ее дети регистрировались под чужими именами и фактически не могли претендовать на престол. На примере Кристофера Марло можно представить себе, как происходила такая регистрация. В донесении своему монарху 11 апреля 1564 года посол Испании при английском дворе докладывал, что королева Елизавета выезжает в Уорвик (замок Дадли), чтобы "разрешиться от последствия неблагопристойного поведения". По современному календарю рождение ребенка имело место скорее всего в конце апреля, а не в конце февраля, как задокументировано рождение Марло. (Кстати, Уорвик расположен на берегу Эйвона, того самого, на котором стоит и Стратфорд; отсюда и "Эйвонский лебедь" посвящения Бена Джонсона в шекспировском Большом фолио.) В этом же году Роберт Дадли был возведен в графское достоинство, а его шурин Генри Сидни стал кавалером Ордена Подвязки.
В.К.: Это был первый ребенок Елизаветы?
А.Б.: Нет, к этому времени у Марло могло быть уже по крайней мере два брата: один из них, старше на 10 лет, сын от тайной связи Елизаветы с королем Испании Филиппом II, и второй – на три года старше, – Френсис Бэкон, в регистрации рождения которого тоже обнаружено немало "странностей".
Для регистрации тайнорожденного нужен был ребенок, родившийся примерно в то же время и вскоре умерший; необходимо было, чтобы его рождение зарегистрировали, а смерть – не успели. Нужно было уговорить родителей ребенка отказаться от регистрации смерти или захоронить его в другом приходе, где у королевы был "свой" священник. Для этой цели лучше всего подходил Мэтью Паркер, член Тайного Совета и высший духовный иерарх Англии. Анна Болейн, став королевой, сделала его своим личным капелланом, при Марии Тюдор он был в опале и лишен должности главы колледжа "Корпус Кристи", Елизавета вновь возвысила его и сделала архиепископом Кентерберийским. В Кентербери и нашлась метрическая запись от 26 февраля 1564 года, использованная для документирования новорожденного ребенка королевы. Отец умершего ребенка Джон Марло получил значительную денежную компенсацию, стал членом Гильдии сапожников на два с половиной года раньше положенного срока и пожалован званием "фримена", а судья Адмиралтейского суда в Дувре сэр Роджер Мэнвуд стал попечителем новорожденного. Запись же о смерти ребенка Джона Марло скорее всего была сделана в церкви Св. Стефена на территории имения Мэнвуда; не случайно сохранившиеся записи о регистрации крещений, венчаний и смертей в этой церкви датируются лишь с 1567 года.
В 1563 году, когда Марло был уже зачат, королева Елизавета пожаловала Мэнвуду огромное имение; позже она объявила его лучшим судьей королевства и наградила массивной золотой цепью (что было беспрецедентно), пожаловала рыцарским титулом и назначила Главным лордом Казначейства.
Если бы мы принимали всерьез происхождение Марло как "таннера", сына сапожника, у нас возникло бы множество и других вопросов, на которые в этом случае невозможно было бы ответить. Почему Мэнвуд оплачивал учебу сына сапожника Марло? И почему оплачивал из средств, выделенных архиепископом Паркером? И как сын сапожника попал в привилегированную Королевскую школу на 50 мест, куда стремились поместить своих детей самые знатные и состоятельные люди графства? И как он туда попал в 14 лет? И почему, проучившись всего год, поступил в университет? И где он учился до этого и набрал тот объем знаний, который необходим для поступления? (Между прочим: Паркер собрал в своем имении уникальную библиотеку, каких было лишь несколько во всей Англии.) И как Марло получил одну из трех стипендий Паркера? И почему сын архиепископа, Джонатан Паркер, уже после смерти своего отца оплачивал все шесть с половиной лет учебы Марло в Кембриджском университете (колледж "Корпус Кристи")? (Посетив имение Паркеров в 1578 году, после поступления Марло в Кембридж, Елизавета, обыгрывая отсутствие у жен священнослужителей мирских титулов, сделала вдове архиепископа комплимент: "Я не могу назвать вас "мадам", а сказать "миссис" – язык не поворачивается. И все равно я очень вам благодарна.") И почему, когда в 1587 году, по окончании университета (в 1584-ом он получил степень бакалавра и продолжил учебу), ему отказали в присвоении магистерской степени на основании его частых отлучек, за него вступился Тайный Совет королевы, объяснивший, что его отлучки связаны с выполнением заданий на государственной службе? И почему письмо ректору с таким объяснением и словами о том, что королева будет недовольна любым ущемлением прав Марло, первыми подписали архиепископ Кентерберийский, лорд-канцлер и лорд-казначей королевы?
МНИМАЯ СМЕРТЬ
В.К.: Существует правило: если гипотеза, не противореча уже известному, объясняет и все факты, которые до ее появления не находили объяснения, она становится теорией. Можно ли сказать, что королевское происхождение Марло ставит все точки над ё?
А.Б.: Я специально не занимался выяснением, на все ли остававшиеся без ответа вопросы может ответить такая гипотеза, тем более что Марло – лишь часть псевдонима "Шекспир", – но судите сами. Например, не знай мы о его происхождении, еще больше вопросов вызывали бы обстоятельства "смерти" Марло.
Став магистром, он поселяется в Лондоне и быстро приобретает славу поэта, драматурга и "атеиста" (под атеизмом понимался любой отход от официальной доктрины). В Тайный Совет на его "атеизм" донес полицейский агент Роберт Бэйнс (в доносе Бэйнса фигурировали три преступления, за каждое из которых полагалась смертная казнь: богохульство, гомосексуализм и хвастовство, что он имеет право чеканить собственную монету), а писатель Томас Кид под пытками подтвердил его "атеизм". 18 мая 1593 года был выдан ордер на арест Марло; за преступления, которые ему инкриминировались, ему грозила смерть четвертованием, утоплением или отсечением головы. Тем не менее, в отличие от Кида, которого обвиняли в гораздо менее тяжких преступлениях, Марло отпустили под подписку. 30 мая в портовом городе Дептфорде ударом кинжала в лицо он был "убит" одним из своих приятелей, Ингрэмом Фрайзером.
Все трое "друзей-свидетелей", которые находились рядом в момент "убийства", были связаны с разведкой, то есть с Тайным Советом. "Убийство" расследовал не местный прокурор, а коронер королевы, который получил лично от Елизаветы письменный инструктаж, каким должно быть его "беспристрастное заключение" (сохранился подлинник!). Расследование велось чрезвычайно поспешно: тело было предано земле уже 1 июня, и, хотя лицо и было обезображено, труп не предъявили для опознания даже хозяйке того дома, где произошло убийство. Хозяйка тоже была связана с разведкой, а ее усадьба использовалась для переброски агентуры на континент; Фрайзер был признан невиновным в смерти Марло, освобожден и тут же принят на службу в разведку ближайшим другом "убиенного"!
Существует достаточно хорошо обоснованная версия, что Марло во избежание казни был переправлен на континент, где под именем Le Doux жил во Франции и занимался разведывательной деятельностью в пользу Англии, а в конце 90-х тайно вернулся в Англию и жил в одной семье в графстве Рэтленд. Louis Ule утверждает, что после своей мнимой смерти Марло находился в доме Пембруков под именем алхимика Хью Сэндфорда.
В.К.: Не кажется ли вам, что усилия по спасению Марло от суда и смерти были таковы, что гораздо проще было бы добиться, чтобы донос Бэйнса либо не был принят, либо вообще пропал?
А.Б.: Да, несомненно, у этой истории с доносом был "режиссер". Ему нужно было убрать Марло со сцены, и, поскольку убедить королеву не удалось бы, ее поставили в безвыходное положение, обвинив ее сына в смертельно наказуемых преступлениях и затем давши ей возможность спасти его ценой его исчезновения из жизни. Бэйнс в доносе писал, что Марло должен быть казнен, и обещал представить заслуживающих доверия свидетелей его преступлений, но при докладе королеве в текст доноса кем-то были внесены изменения и вместо казни предлагалось предание Марло забвению. Елизавете, как и Гертруде в "Гамлете", ничего не оставалось делать, кроме как санкционировать навязанное ей решение Тайного Совета.
Надо сказать, что за полгода до событий в Дептфорде при странных обстоятельствах умер попечитель Марло Роберт Мэнвуд, который в это время добивался должности Верховного судьи. Мало вероятно, что "режиссеру" удалось бы осуществить план этого "изъятия из жизни" Кристофера Марло, если бы Мэнвуд добился этой должности – а королева к нему благоволила; поэтому и смерть Мэнвуда вряд ли была случайной. Марло написал эпитафию на смерть Мэнвуда, в которой намекал на "завистливые силы". Не защитой ли своего попечителя, которого и после смерти пытались опорочить, в том числе и с позиций антисемитизма, объясняется заступничество Марло-Шекспира за оклеветанного Варраву-Шейлока в "Мальтийском еврее" и "Венецианском купце"?
ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА
В.К.: Не было ли в этой истории мотива профилактических действий по предупреждению какой бы то ни было возможности прихода к власти столь непредсказуемого, взрывного и трудно управляемого наследника, как Марло? Ведь было известно, что он задира и забияка и неосторожен в слове; Тайный Совет вполне мог попытаться оградить страну от возможности появления такого короля?
А.Б.: Да, такой мотив в поведении членов Тайного Совета в этой истории тоже был возможен. Дело в том, что Марло был учителем 15-летней Арабеллы Стюарт (не об этих ли "отлучках" и шла речь в письме Тайного Совета ректору колледжа?), генеалогия которой делала ее самой близкой к трону и вероятной его наследницей (ее наследственные права были даже выше прав Якова Стюарта, взошедшего на престол вслед за Елизаветой) – особенно с учетом того, что у королевы формально не было детей. Королева хотела женить сына на Арабелле и таким образом подвести его к трону – что могло вызвать встречные действия его братьев, как единоутробного (Френсис Бэкон), так и сводного (Роберт Девере, граф Эссекс, написавший на стене своей тюремной камеры в Тауэре, где он находился перед казнью: "Роберт Тюдор".). Похоже, "Гамлет" – произведение во многом автобиографичное, и в нем нашли отражение факты дворцовой и околодворцовой интриг, вплоть до сумасшествия Офелии-Арабеллы (у последней были явные психические отклонения), отравления Роберта Дадли его женой (он по ошибке выпил из рук жены яд, который приготовил для нее) и участия королевы в отправке сына за границу, а последняя фраза "Дальнейшее – молчанье." явно связана с исчезновением Марло и тайной Шекспира.
В.К.: Известны ли еще какие-нибудь факты, говорящие за то, что Кристофер Марло был сыном королевы Елизаветы?
А.Б.: Вот историческая деталь. В 1603 году все поэты Англии откликнулись скорбными посланиями на смерть Елизаветы. Все, кроме Шекспира, которого Генри Четтл даже открыто упрекнул за это в печати. Почему-то ему в голову не пришло вспомнить соблюдаемый в рамках христианской традиции обычай: эпитафии сочиняются только посторонними, но не родственниками. Родственникам запрещено совершать любые действия, связанные с ритуалом похорон: нести гроб или крышку, венки или цветы; они – адресаты соболезнований, но не их авторы. После такого живого участия Елизаветы в судьбе "безродного" поэта и дебошира молчание Марло-Шекспира только и объясняется тем, что он был близким родственником королевы.
Тот факт, что Шекспир был "железной маской", подтверждается и загадочным девизом студента колледжа "Корпус Кристи" Кристофера Марло: Qvod me nutrit me destrevit ("То, что меня кормит, меня убивает.") Этот девиз начертан на портрете, обнаруженном при реконструкции помещения колледжа "Корпус Кристи" в середине ХХ века. На портрете есть надпись: "1585 год от Рождества Христова. Совершеннолетие 21 год". По сохранившимся спискам студентов установлено, что в 1585 году из всех студентов колледжа только Кристоферу Марло исполнился 21 год.
Но есть весьма серьезное доказательство и в самом корпусе шекспировских произведений. В последней сцене "Генриха VIII", по мнению большинства шекспироведов дописанного в 1613 году Флетчером, предсказывая будущую славу новорожденной Елизаветы, высший духовный иерарх Англии архиепископ Кентерберийский Томас Кранмер говорит, что она родит наследника, который будет "настолько же велик в славе, как и она сама", и что за него "дети наших детей будут благословлять Небеса", причем terror, который по этому предсказанию должен был на протяжении всей жизни сопровождать "родившегося из пепла", в сочетании с такой славой невозможно отнести ни к кому, кроме Марло-Шекспира.
ГРАФ РЭТЛЕНД ИСКЛЮЧАЕТСЯ?
В.К.: Кто же в таком случае принимал участие в этом псевдониме, кроме Марло? И как вы относитесь к упомянутой мной книге Гилилова? На меня она в свое время произвела огромное впечатление, и я по-прежнему уверен, что многое из того, что обнаружено Гилиловым, сохраняет свою ценность и после ваших открытий.
А.Б.: Вы задали сразу два вопроса, но ответы на них взаимосвязаны. Поэтому начну с ответа на второй.
В книге Гилилова много чрезвычайно ценного. Мало того, что впервые на русском языке опубликован такой обширный материал по проблеме авторства Шекспира, который может служить основой для ее изучения (особенно – во втором издании), – в книге содержится и ряд первостепенных шекспироведческих открытий: блистательное доказательство того, что дата издания честеровского сборника "Жертва любви" сфальсифицирована, и отнесение этой даты к 1612-1613 году; догадка о том, что "Песни Голубя" – диалог; догадка о том, что участником псевдонима "Шекспир" была Елизавета Сидни-Мэннерс, графиня Рэтленд; исследование "Кориэтовых нелепостей". Вместе с тем Гилилов, хотя и признавая "коллективность" псевдонима "Шекспир", совершает ошибку, характерную для большинства шекспироведов-нестратфордианцев: каждый из них, исповедуя авторство какого-нибудь одного из кандидатов, недооценивает информацию о других. Во всяком случае, на тождество творческих почерков Марло и Шекспира внимания он не обратил.
Вместе с тем граф Рэтленд – как раз тот кандидат, который к псевдониму "Шекспир" – в отличие от его жены – не имеет никакого отношения или имеет самое второстепенное. Приводя случай, когда граф укорял жену за то, что она принимает у себя "какого-то поэта", Гилилов, к сожалению, не сделал из этого эпизода вывода об ограниченности и отсутствии благородства у графа, позволившего себе такое оскорбительное замечание в присутствии самого поэта (Бен Джонсон так никогда и не простил этого Рэтленду). Между тем Рэтленд таким замечанием унизил и собственную жену, и то, что мог себе позволить Рэтленд, не мог позволить себе Шекспир. Более того, из этой же реплики следует, что Рэтленд – не только не "Шекспир", но и вообще не поэт, поскольку для него "поэт" – человек второго сорта.
В.К.: Признаюсь, я это проморгал – хотя ваш аргумент убийственен.
А.Б.: Не огорчайтесь, вы не одиноки: психологическое давление гипотезы Гилилова очень велико – особенно после блестящей главы о передатировке Честеровского сборника. В свою очередь признаюсь, что я – чтобы избежать такого воздействия – позволил себе прочесть его книгу только после того, как было оформлено мое отношение к проблеме.
Можно было бы привести и другие соображения в пользу исключения Рэтленда из числа кандидатов, но пока – до разумного ответа на этот аргумент – хватит и его. Между тем книга Гилилова построена главным образом на предпосылке, что именно граф Рэтленд является тем Голубем, по которому – вместе с Феникс, графиней Рэтленд, – горюет хор поэтов. Жаль также, что Гилилов, догадавшись о диалогичности "Песен Голубя", не применил эту идею к "Сонетам" Шекспира – а именно здесь находится ключ к их пониманию: как и свод шекспировских пьес и мениппей, шекспировские сонеты принадлежат перу не одного автора. Вообще я бы в качестве догадки сказал так: "Шекспир" – дело семейное.
В.К.: Графиня Рэтленд – тоже королевских кровей?
А.Б.: Ну, как минимум, она крестница королевы! Но и происхождение ее – тоже темное дело. То, что ее якобы отец, национальный поэт Англии Филип Сидни – сын королевы Елизаветы и короля Испании Филипа II, у меня сомнений уже не вызывает, доказательства этому я нашел. То, что не только дата рождения его якобы дочери Елизаветы, но и вся жизнь ее осталась тайной, писал Гилилов. Так что меня даже не удивило недавно обнаруженное упоминание историков о том, что Филип Сидни умер бездетным.
"ШЕКСПИР" – ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ
В.К.: А кто еще принимал участие в этом "семейном деле"?
А.Б.: Возможно, сама королева. Известно, что она писала стихи – и неплохо писала: интересно по мысли, образно. В шекспировском сонетном цикле ей могут принадлежать первые 17 сонетов: с советом жениться и продлить свою красоту в детях все-таки скорее будет обращаться мать к сыну, чем мужчина к своему другу (тем более что в 3-м сонете достаточно прозрачно сказано о том, что мать хотела бы увидеть в потомке "апрель своей весны" и что адресат – "зеркало своей матери"). Эти 17 сонетов могли быть написаны и сестрой Филипа Сидни – Мэри Сидни Герберт (графиней Пембрук) – и адресованы ее старшему сыну Уильяму Генри (William Henry), которому, кстати, было посвящено Большое Фолио произведений Шекспира 1623 года. Если к тому же учесть, что издание сонетов было посвящено таинственному W.H., а также то, что редактирование скорее всего осуществляла сама графиня, талантливая поэтесса, то эта версия выглядит более перспективной. Но некоторые другие сонеты "Шекспира" тоже написаны с позиции женщины, а некоторые – с позиции монарха. Так что версия об участии королевы Елизаветы в этой семейной саге вовсе не исключается. Не исключаю и того, что среди группы авторов есть еще одна женщина – та самая, к которой ее собеседник обращается как к "Смуглой леди".
В.К.: Вы полагаете, что группа авторов "Сонетов" Шекспира – это члены одной семьи? Как же тогда в нее вписывается личность "Смуглой леди"?
А.Б.: Я имею в виду семейные узы не только формальные, но и тайные кровные. Интерпретация Гилиловым содержания сборника Честера нуждается в уточнении. Он пользовался искаженным переводом и упустил важный момент, а именно: оплакиваемая поэтами пара Голубь-Феникс – это дети любви другой пары Голубь-Феникс. То есть, идет речь о тайной "семейственности" гениев в двух поколениях, причем Голубь и Феникс – явно не муж и жена, а брат и сестра. Вот это и объясняет тот "платонический" характер их отношений, о котором пишет Гилилов (это – один из фактов, опровергающих его версию авторства). Так вот, Сонеты являются сборником таких же диалогов, как и диалог между Голубем и Феникс, но в них больше участников – представителей даже не двух, а трех поколений Фениксов. В этой иерархии "Смуглая леди" и ее тайный поклонник предстают как основатели этой необычной династии гениев. То есть, "Смуглая леди" – кровная бабка того самого автора, который создал "Гамлета".
В.К.: Вы можете чем-то подкрепить эту догадку?
А.Б.: По диалогичности структуры "Сонетов" вопрос прозрачно ясен. Они и сборник Честера вышли в свет с разницей в четыре года, редактировались и были изданы одними и теми же лицами. В оба издания даже введены прозрачные "подсказки", на которые до сих пор никто не обратил внимания. Казалось бы, совершенно не к месту честеровскому сборнику присвоен подзаголовок: "Плач Розалин". "Плач" в сборнике есть, он даже увязан с именем "Уильям Шекспир", но имя Розалин больше не упоминается. И другое: сборник "Сонетов" заканчивается вовсе не 154-м сонетом; за ним следует объемный "Плач влюбленного" – тоже вроде бы не к месту. И вот два "Плача" в разных сборниках и являются звеном, которое объединяет их в единый цикл. Другим звеном является "неуместное" имя "Розалин": оно присутствует и в сборнике Сонетов, но его можно обнаружить только в подлинном издании 1609 года – академическая наука, в очередной раз "подправляя" Шекспира, вывела этот момент из поля зрения общественности.
Что же касается "Смуглой леди", то до настоящего времени не выявлено ни одной современницы "Шекспира", которая соответствовала бы ее описанию. Но как только мы осознаем, что, в отличие от "Гамлета" и других его драматических произведений, "Сонеты" являются сагой, состоящей из диалогов нескольких поколений связанных тайными кровными узами лиц, все становится на свои места. Характерные приметы Анны Болейн, матери королевы Елизаветы, наверняка знает любой шекспировед. Но авторство сонетов воспринимается как принадлежащее одному человеку, и психологический барьер не позволяет заметить тождества в описании королевы Анны и Смуглой леди.
Участником псевдонима "Шекспир" был и Френсис Бэкон; о его королевском происхождении собраны довольно внушительные материалы. В замаскированных сюжетах "Укрощения строптивого" и "Гамлета" не случайно проходит тема двух литераторов, последовательно работающих над одним и тем же произведением, персонажами которого они являются. Скорее всего Бэкон занимался разработкой сюжетных заготовок, которые Марло превращал в поэтические тексты.
Наконец, Елизавета Сидни-Мэннерс, графиня Рэтленд. Ее участие в "Песнях Голубя" выглядит в изложении Гилилова достаточно убедительно. Не исключено, что и в "Сонетах" она вела диалог с Кристофером Марло, но это, как и ее участие в создании пьес Шекспира, потребует изучения. Жаль, конечно, что обстоятельства рождения и вся жизнь этой особы остались тайной. То, что "платонические" отношения между Голубем и Феникс – братом и сестрой! – вызывают специфические вопросы этического характера, в данном случае особой роли не играет: Джон Обри, самый первый биограф "Шекспира", утверждает, что отцом младшего сына Мэри Сидни – Филипа Генри, которому также посвящено Первое Фолио, был брат Мэри – Филип Сидни. А "официальный" отец королевы Елизаветы Генрих VIII мало того, что был женат на вдове своего покойного брата Артура и до женитьбы с Анной Болейн сожительствовал с ее сестрой и, как уверяли католики, даже с ее матерью, так еще и хотел выдать свою дочь Марию Тюдор замуж за своего незаконнорожденного сына Генриха Фицроя. Прецедентов в этой среде было более чем достаточно.
Вообще же я далек от мысли, что проблема шекспирова авторства решена, – работа только начинается. О том, что основным создателем драматических произведений "Шекспира" был Кристофер Марло, свидетельствует прежде всего полная идентичность сложнейшей структуры их драм. К тому же, я вовсе не ставил перед собой задачу решать эту проблему: вывод об авторстве Марло – "побочный продукт" исследования содержания "Гамлета" – "глубоко эшелонированной", трехслойной мениппеи.
В.К.: Не могла же русская литература обойти стороной такой замечательный жанр! Кто из русских писателей пользовался жанром мениппеи?
А.Б.: Гоголь. А в подсоветское время по вполне понятным причинам этим жанром писатели пользовались тогда, когда невозможно было открыто высказать свои мысли. "Золотой ключик" А.Толстого, "Белая гвардия", "Мастер и Маргарита" и "Кабала святош" М.Булгакова, все это – мениппеи. Но больше всего их, как и следовало ожидать, оказалось у Пушкина: он, как никто, нуждался в художественном приеме, который дал бы ему возможность беспрепятственно и безопасно говорить то, что он думал. И первой мениппеей, которую он задумал и стал осуществлять, был роман "Евгений Онегин".
О т р е д а к ц и и:
Поскольку А.Барковым поставлены под сомнение некоторые выводы И. Гилилова, изложенные им в книге "Тайна Великого Феникса, или Игра об Уильяме Шекспире", "Новые известия" готовы предоставить ему возможность для ответа.
